МРЛИНИ представляет персональную выставку живописи Елены Черкасовой. «Проповедь в красках» – так характеризуют искусство Черкасовой искусствоведы. Взяв за основу тексты Священного Писания и Священного Предания, художница перекладывает на визуальный язык христианские сюжеты.

Небесные граждане Елены Черкасовой

Первое впечатление от картин современного христианского художника Елены Черкасовой можно описать двумя словами: простота и радость. Радость сквозит и в детской наивности рисунка, и в чистых ярких цветах, и даже в том, что многие герои ее картин не могут усидеть на месте — они танцуют и поют, прыгают и бегают.

Зритель как будто слышит простые слова: «Мы спасены! Мы уже на небесах!»

Конечно, из этого ряда есть исключения, у Черкасовой есть и очень горестные, трагические картины. Но, как мы знаем, исключения лишь подтверждают правило. А правило Елены Черкасовой именно такое: простота и радость.

При этом её живопись сложна и глубока, для понимания ее работ необходимо долго в них всматриваться, зрителю не помешает серьезная богословская подготовка, ему понадобятся знания в области Священного Писания и Священного Предания,  церковной службы, церковного быта и даже церковно-славянского языка.

Черкасова — сознательный и последовательный христианский художник. Все ее картины можно назвать иллюстрациями к тем или иным текстам — к книгам Ветхого и Нового Завета, к псалмам и тропарям, к житиям святых. Однако и слово «иллюстрация» не вполне передает суть дела, так как ее работы — это не просто пересказы, это иллюстрации-интерпретации. За ними стоит серьезный труд души и ума, они удивляют внимательного зрителя и богословской глубиной, и неожиданным поворотом мысли, и остроумными, смелыми решениями. Картины Черкасовой часто хочется назвать вдохновенными и дерзновенными, и это чудесно: смелость мысли и смелость воображения явно входят в число ярких свойств ее таланта.

Разумеется, работы Черкасовой часто сравнивают с иконами,  уточняя, что это не современная стилизация «под икону», а, скорее, возвращение к истокам иконы, как бы «иконопись до появления иконографического канона». Можно сказать, что внешне эта живопись оказывается по отношению к традиционной иконе чем-то вроде противоположного полюса, но по сути, по духу и смыслу она стоит к иконе гораздо ближе, чем многочисленные современные подражания чему-то условно древнерусскому (или византийскому). Живопись Черкасовой не боится быть странной, смешной, местами даже корявой, и это позволяет ей стать искренней и, как это ни удивительно в XXI веке, первичной. Художник не пользуется чужим, готовым языком — он изобретает свой собственный.

На что опирается Елена Черкасова, где истоки ее стиля, чем он питается? Это фрески Древнего Египта, иконописная традиция коптов, иконы русского Севера? Или народная игрушка и росписи керамики? Резьба и вышивка? Детский рисунок? Или большая традиция наивной живописи Нового времени, например, Анри Руссо или Нико Пиросмани? Видно, что ее живописный язык вобрал в себя очень многое из того, что Черкасова любила и ценила с детства. Но потребовалась большая, долгая работа, чтобы ее собственный стиль созрел и воплотился. 

Именно этот художественный язык, оригинальный,  непосредственный, безыскусный, в котором, кажется, нет места автору с его «мас­терством», традиционно понимаемом как мастеровитость, виртуозность, как раз и даёт художнику возможность своеобразного самоотречения и — в силу этого — своеобразной объективности. Именно благодаря такому внешне неумелому языку своих картин Черкасовой удаётся говорить о «высоком», о «духовном», о «божественном», не соскальзывая ни в самодовольную пафосность, ни в интеллектуальную игру, ни в откровенную стилизацию под искусство какой-либо эпохи, как будто уже имеющей патент на христианское содержание.

По сути, живопись Черкасовой даёт свой вариант ответа на острейший духовный вопрос современного человека: как ему верить в Христа и как ему честно и серьёзно говорить о Христе и о своей вере «своими словами»?

Живопись Елены Черкасовой можно назвать «живописью-проповедью». Не исповедью, а именно проповедью, поскольку в этой живописи, лишённой всякого желания рассказывать нам о «настроениях» или о «подсознании» автора, всё внимание собрано вокруг героев и тех событий, которые с ними происходят. Сам художник при этом находится на служебном положении, его задача — раскрыть и донести, сообщить и передать. «Сообщение», «рассказ», «весть» — вот те слова, которые приходят на ум, когда разглядываешь работы Черкасовой.

Об авторе

Елена Игоревна Черкасова родилась в  московской интеллигентной семье. Отец её был крупным ученым, мать — преподавателем иностранного языка, дед страдал в сталинских лагерях, дядя ещё юношей был убит на войне. Когда Черкасова училась в старших классах, то поступила в вечернюю художественную школу, которую, впрочем, не закончила. Отличалась характером своевольным, бунтарским, официального советского искусства, само собой, не признавала, жить по правилам не хотела, как не хотела и иметь что-то общее с комсомолом, делать официальную карьеру и т.п. В юности Елена Черкасова писала картины, имевшие некоторый успех в узком кругу друзей, молодых представителей московской богемы, андеграундной молодежи 80-х годов.

Однако хаос богемной жизни её внутренне не устраивал, как бы выталкивал из себя. Пережив серьёзный духовный кризис, Елена пришла к христианской вере, приняла крещение и через какое-то время целиком ушла в церковную, приходскую жизнь. Занятия живописью она оставила на многие годы.    Вера в Христа дала жизни содержание, смысл, а церковный приход стал для Черкасовой второй семьёй, кругом родных людей. Эта приходская жизнь — не просто хождение в храм, пусть даже и частое, а именно глубоко укоренённая, активная жизнь внутри церковной общины — должна в случае Черкасовой рассматриваться не как бытовые обстоятельства, на фоне которых протекает жизнь художника, но как фундамент её творчества, как источник очень многого в её картинах, вплоть до сюжетов некоторых из них.

Михаил Кукин, поэт, искусствовед